Глава 2

Из задумчивости меня вывело слабое жужжание и позвякивание, доносившееся из коридора. Заинтересовавшись, я вышел из салона и краем глаза успел заметить какой-то неясный силуэт, скрывшийся за поворотом. После того, что я видел в салоне, контраст впечатлений был настолько велик, что я пришёл к единственно объяснимому выводу - померещилось.

Только сейчас я, наконец, вспомнил, что пощипанный Скунки звёздный атлас всё ещё у меня на руках. Очень хорошо, у меня появился отличный повод посетить штурманов. Сейчас на вахте как раз должна была дежурить Элия.

Не знаю, есть ли ещё где-нибудь в мироздании другая такая планета, с которой могла бы происходить другая такая же душевная, смелая и задорная боевая подруга. Высокие горы, широкие реки и бескрайние леса родины вкупе с нелёгкой жизнью пионеров способствовали формированию сильной личности в этой талантливой специалистке по временному симплексу. Рост её льстил мужчинам, карие глаза лучились теплой лаской, а острый язычок при поддержке крепкого кулачка мог осадить зарвавшегося стивидора в любом порту Галактики. Предвкушая приятную беседу, сдобренную лёгким флиртом, я направился в штурманскую.

Тягостную атмосферу жестокого похмелья, встретившую меня на вахте, нельзя было назвать ни обычной, ни характерной. Сидящая перед дисплеем Элия осоловело взглянула на меня и, похоже, не заметила. Она судорожно стучала по клавишам и заплетающимся языком отдавала голосовые команды. Среди её бормотания можно было разобрать слова "черотова штуковина", "фелские штучки", "а говорил, не пьёт" и "я покажу этому задаваке". Помахав перед её глазами атласом, я попытался отвлечь Элию от решаемой задачи. Но задача, по-видимому, была настолько важна, что Элия, глядя сквозь меня, ответила лишь неожиданным четверостишием:

Я не помню, где что было,
Год не помню и число.
Зимний вечер, вьюга выла,
Было страшно и темно.

Довольно рискованное заявление для человека, называющего себя штурманом временного симплекса.

Не успел я опомниться, как в рубку ввалился наш штурман-пространственник Гере. Говорят, молодость он провёл среди легионеров, где и набрался казарменных манер. Отличный спец по нестандартной электронике и киборгам, отчаянный донжуан, бонвиван и жуир, он был несколько прямолинеен и незатейлив, как двугривенный. Зато его надёжности можно было позавидовать.

Увы, не в этот самый момент. Выписывая кренделя на нетвёрдых ногах, он открыл термостат, предназначенный для статирования нечётких форм, и вытащил из него две бутылки кефира. Одну он вложил в руку Элии, а вторую залпом осушил сам. Лекарство оказало своё целебное воздействие, и он кивнул мне:

– Привет, Фел. Извини, мы тут немного того, заработались совсем.
– Понимаю, Гере, я и сам иногда, бывает, увлекаюсь. В честь чего сабантуй? Не помолвку же твою отмечали?
– Типун тебе на язык! Ты же знаешь, я не пью вообще. Почти. Теперь, по крайней мере. Просто, увидел тут кое-чего и подумал…
– А, да не бери в голову – вступила в разговор Элия. – Может, ничего и не было.
– Да конечно, не было ничего.
– Мало ли, спьяну чего не померещится.
– Оно, конечно, так. Пойду спать, через шесть часов мне заступать. О! Порнушка? Дай полистать. – Гере забрал у меня атлас и вышел.

Элия пристально смотрела на меня:

– Фел, если узнаю, что это твоих рук дело – накажу.
– Что именно, Элия.
– Знаю я вашего брата, лингвиста-приколиста! Небось, радуешься, что так чинно Гере подкузьмил?
– Не кузьмил я Гере, что он там сочиняет?
– На предпоследней пересменке Гере похвастался, что у легионеров научился классное пойло готовить, только вот сам его не пьёт. Ну, слово за слово, неси, говорю, убеждай. Принёс полтарашку. Я попробовала, он попробовал, а когда мы уже вмазали, как следует, Гере вышел лошадей привязать. Возвращается, глаза квадратные, говорит, какая-то байда о шести ножках на колёсиках до его заначки добралась и посасывает через трубочку. Пойдём, говорит, вдвоём, сама убедишься. Я сначала решила – делириум тременс, профзаболевание пространственника, не способного найти выход из кабака "У трёх сосен". Пошла за ним взглянуть на это чудо. Приходим – а там полбанки высосано, и – тишина! Только вот мне кажется, что мне показалось, что мне что-то там показалось в дальнем конце коридора. Но сейчас я уверена, практически на все сто, что это или Черотти, или ты, проказник, уборщика перепрограммировали, чтобы Гере подкузьмить. В общем, легионерское пойло мы приканчивали, уже не спуская друг с друга глаз.
– Да ну, Элия, это было бы слишком жестоко с моей стороны.
– Ты только не подумай, что у нас труба крышу валит, просто это проклятое пойло – зело зверская штука. Надолго теперь хватит.
– Да я и не думал думать.
– Ну, вот и дальше не думай. Я в порядке. На обед пойдёшь – захвати для меня огурчик. Лучше – два.

На обед с капитаном опаздывать было не принято, поэтому я, пожелав Элии спокойной вахты, поспешил в кают-компанию. По дороге я задумался о распространённой в древности болезни путешественников – фазовом сдвиге перцептивных синапсических периодов психосоматической активности. Как никогда прежде, я пожалел о своём совете Валенту оставить (для уменьшения взлётной массы) на космодроме полное собрание сочинений Маслоу. Мы бросили ящик с перфокартами рядом с дюзами нашей посудины, и теперь мне неизвестно, найдётся ли ещё где-нибудь второй экземпляр вековой мудрости этого выдающегося психолога древности.